Альберт Санчес Пиньоль - Золотые века [Рассказы]

— Я имел в виду только, что мы ошиблись в выборе места, и желаю вам удачи, — говорю это не для красного словца. Мой путь лежит на север или, может быть, на юг, сам еще не знаю.

В моем голосе сквозило некоторое разочарование, поэтому его жаркая речь казалась довольно неуместной. Он вымаливал у меня еще один день с непонятной мне страстностью: „Ради бога, Тим, только еще один день, ну что мы от этого теряем!“ Говорил Том таким тоном, что в этот момент создавалось впечатление, что он ценил мое общество гораздо выше, чем золото. У него были манеры истинного джентльмена, и я почувствовал себя обязанным оправдать его доверие.

На следующее утро я случайно проснулся раньше времени. Кофейник свистел на огне, и этот резкий звук пробудил мое сознание. Дело было летом, и мы спали под открытым небом, просто накрываясь одеялом. Так вот, мой глаз был открыт, но наполовину прятался в углублении подушки. А когда мы смотрим на мир половинкой глаза, нам трудно определить расстояние, отделяющее нас от различных предметов. Я увидел прямо перед собой кофейник, который свистел и выпускал пар, словно крошечный паровоз, а чуть дальше, на берегу реки, Тома Златрука. Что, черт подери, он там делал? Том мыл руки или занимался каким-то столь же пустым делом. Безусловно, никто не может счесть подозрительным поведение человека только потому, что тот с утра пораньше совершает обыденную гигиеническую процедуру. Однако, если речь идет о мужчине, который ищет золото в диком краю и ведет жизнь, подобную жизни лесных зверей, в таком случае вызывает удивление его забота о красе ногтей. Я еще не до конца проснулся или готов был опять задремать, поэтому все казалось мне странным.

— Том? — окликнул я его, откидывая одеяло.

— А, ты уже проснулся, Тим! — подскочил он на месте с видом мальчишки, которого застали врасплох, когда он собирался стащить леденец. — Ты хорошо спал? Ну, давай за дело, сегодня у меня хорошее предчувствие.

Для золотоискателей, так же как для тех, кто играет в карты на деньги и по-крупному, слово „предчувствие“ обладает магическим действием. И в самом деле, прошло совсем немного времени с тех пор, как мы взялись за работу, когда оно появилось.

Это произошло приблизительно там, где я увидел Тома Златрука половинкой глаза. Я размеренно двигал лоток по кругу, и в моих руках он вертелся не переставая, точно юла. С каждым новым движением песок ускользал за пределы тонкой решетки; и на дне постепенно вырисовывалась мозаика камешков: мелкая серая галька цвета униформы конфедератов[46] вперемешку с коричневой, напоминавшей кожу индейцев. Ничего. Но вдруг в самом центре лотка мелькнули яркие искры — одна, другая, третья. Золотые огоньки, похожие на одинокие звездочки на черном небосводе.

— Том, Том, Том! — Больше ничего сказать я не мог. — Идите сюда скорее и посмотрите, что я нашел!

Я вытащил лоток на берег реки. Мы рассматривали блестки и не решались дотронуться до них, словно это были новорожденные младенцы. Я проглотил слюну и двумя пальцами взял одну из этих крошечных желтых и блестящих частичек. Боже мой, это было, вне всякого сомнения, золото. Этому драгоценному металлу некуда спешить — времени для него не существует, — поэтому он планирует свою встречу с людьми, пользуясь космическим летосчислением. Может быть, золото лежало здесь, на дне горной реки, уже миллион лет и уже миллион лет ожидало, чтобы родился человек по имени Тимоти Ван Руп, который поставил бы на карту всю свою жизнь с одной целью — дать золоту возможность обнаружить его. Ибо дело обстоит именно так: не мы открываем золотые жилы, а золото открывает нас. Стоило мне дотронуться до этого волшебного металла, как в моей душе расцвел целый сад новых чувств.

Однако в тот же самый миг, когда мои пальцы сжимали крохотный кусочек золота, я осознал, что передо мной удивительное явление природы. Обычно люди находят золотые самородки в виде маленьких комочков, в которых этот благородный металл смешан с простой породой, а иногда с серебром. Тут дело обстояло иначе: на моей ладони лежали маленькие блестящие полумесяцы. Если бы индейцы Эльдорадо были лилипутами не выше четырех сантиметров, то такие самородки могли бы служить им луками. Я был в недоумении, но Том, который, казалось, читал мои мысли, сказал:

— Ну вот, это золото. Ведь так? Разве форма самородков имеет значение? Рано или поздно его все равно переплавят в слитки.

Мы продолжали поиски целый день и, уже когда стало темнеть, нашли восемь тоненьких золотых дужек. К моему удивлению, Том настаивал:

— Их восемь? Наверняка тут есть и еще, еще несколько штук.

Он говорил с уверенностью искателя, который идет по верному следу, словно нам предназначалась в тот день определенная порция золота.

Я изнемогал от усталости; золото никуда не могло убежать, поэтому я направился к лагерю, чтобы разогреть нам что-нибудь на ужин.

— Ну вот, что я говорил, смотрите! — сказал он самодовольно, когда подошел к костру. — Их десять.

■

То был счастливый день, но уже на следующее утро все изменилось. Главная перемена, наверное, заключалась в том, что Том стал вести себя не так, как раньше. До этого момента у нас были товарищеские отношения двух компаньонов, а теперь он обращался со мной как хозяин предприятия, который из жалости к своему глупому работнику терпит его присутствие. На протяжении следующих дней мы не нашли ни следа золота. Нетрудно себе представить, что после проблеска надежды неудачи приводили меня в уныние, а Златрук только подливал масла в огонь. Например, ему особенно нравилось насмехаться над моими руками. Я думаю, мой компаньон их ненавидел. Мне не стыдно признаться, что они были похожи на конечности шимпанзе: слишком большие, с очень широкими ладонями и пальцами, столь же короткими, сколь толстыми. Поначалу его язвительные замечания меня не раздражали, потому что Златрук был человеком весьма красноречивым и умел балансировать на грани нахальства, не переступая этой черты. Но однажды чаша моего терпения переполнилась. Когда мы были на реке и нас разделяло несколько метров, я заявил:

— Ну хорошо, наверное, вы правы. Природа не наградила меня приятной внешностью. Но ежели мое тело — это моя родина, мои руки — это области ее, наиболее угодные Богу, который их создал. Благодаря им я смог работать в степях Канзаса и на полях Арканзаса, во льдах Аляски и в шахтах Небраски.

— И они принесли вам богатство? Эти грубые руки, которыми вы так гордитесь, смогли сделать вас богатым человеком? — спросил меня ехидно Златрук.

— Нет, увы, пока нет, — ответил я с чувством собственного достоинства и с досадой. — Но, быть может, однажды я вернусь домой с небольшим состоянием в кармане. Во всяком случае, как говорил мой покойный отец — и да будет ему земля пухом, — человек, который живет плодами своего труда, всегда получает двойное вознаграждение: спокойную совесть и свободное сердце.

— Вы говорите о свободе? — Он злобно захохотал. Никогда раньше я не видел его таким и, слушая его смех, содрогался от страха, сам не знаю почему. — Неужели вы всерьез утверждаете, что ваши лапищи гориллы сделают вас свободным человеком? И если вы, работая по необходимости, считаете, что выполняете Божью волю, это не делает вас свободнее. Ответьте мне, в котором часу вы встаете, и я скажу вам, когда кончается ваша свобода.

— То же самое относится и к вам, — ответил ему я. — Если я не ошибаюсь, у нас с вами одинаковый распорядок дня.

Подобная перепалка казалась мне совершенно бессмысленной, если учесть, что мы вели этот нелепый разговор, стоя по колено в воде, а тем временем наши яйца сжимались от холода. А хуже всего было то, что я не понимал, зачем он тратит на меня столько энергии. Впервые за все эти дни меня глубоко задело то, что Том Златрук рассматривал меня точно так же, как ученый исследовал бы колорадского жука. Его безумный смех постепенно превратился в улыбку, мягкую и еще более злорадную, и он произнес:

— Позвольте поинтересоваться, почему вы предполагаете, что меня привел сюда материальный интерес?

С моей точки зрения, в его речах не было ни капли смысла. Что может заставить человека рисковать своей жизнью в краях, полных индейцев и хищников, страдать от одиночества и болезней, подвергаться опасности несчастного случая, если только не надежда найти золотую жилу? По-моему, его котелок перестал варить, о чем я ему и сообщил. Он сказал, что был богат, очень богат, сказочно богат.

— С чем вас и поздравляю, любезный друг, — заметил я с осуждением, — я — сын бедных голландцев, которые своих детей не баловали.

Златрук ответил сухо:

— Мои родители отнюдь не были богачами, как родители Бетховена не были музыкантами, а родители Ньютона — учеными. Любопытно, но факт: я стал миллионером благодаря своим рукам. Однако для достижения богатства мне не понадобилось трудиться, как это делают такие плебеи, как вы, да еще обманывая самих себя. Скажем так: царь Мидас избрал меня среди прочих смертных и наградил особым даром.